Читатель, друг! За эту книгу сев,
Пристрастия свои преодолей,
Да не введет она тебя во гнев...
Франсуа Рабле. К читателям
Когда-то я для студентов первого курса читала курс лекций по средневековой литературе… Пытаясь их заинтересовать периодом и текстами, что греха таить, — слишком сложными для восприятия большинства 17-18-тилетних, — я разыскивала разные интересные факты об эпохе, писателях, книгах. Лекция о Рабле всегда шла на ура, чего не скажешь о самой «Повести о преужасной жизни великого Гаргантюа и т.д., и т.п.» — я и сама-то критику по великому роману всегда читала с куда большим интересом, нежели сам бессмертный текст. Но, к чему, бишь, я?.. — Мне удалось разыскать несколько стихотворных отзывов и размышлений об этой «книге, полной пантагрюэлизма». Они, мне кажется, будут здесь куда уместнее, нежели мои собственные корявые рассуждения.
Итак, 3 отзыва, если не разных веков, то уж точно разных народов cum commento — прошу любить и не жаловаться!

I: Упоминание о публикации полного текста «Гаргантюа и Пантагрюэля» в Нидерландах, в самом начале XVII столетия. Книгу предварял — кроме авторского обращения «К читателям» и авторского же предисловия — латинский эпиграф, видимо, издателя, из которого следует явственно, что тот был самым настоящим шалопаем и «добрым учеником» магистра Алькофрибаса Назье. Эпиграф написан элегическим дистихом, но с легким нарушением ритма в первом стихе. Я попыталась передать особенности оригинала в собственном переводе:
Книгу сию, как бутылку, открыв, получи наслажденье и пользу!
Да не подумаешь ты: автор алкаш и осел!
(неизвестный автор, начало XVII в., Утрехт, Нидерланды)

II: Великолепное хокку Кадзуо Ватанабэ, японского литературоведа, знатока и переводчика Рабле на японский язык. Я не читаю по-японски, но многоуважаемый Ватанабэ-сан, к счастью, написал это трехстишие по-французски — мне легко удалось получить подстрочник от коллег с кафедры романской филологии. Интересно, что автор использует здесь технику самого Рабле, смешивающего в пределах одной строки несколько языков, живых, мертвых и даже изобретенных им самим: в французский текст стихотворения включено несколько японских слов, написанных иероглифами (хорошо, что Кадзуо Ватанабэ позаботился о самом подробном комментарии):
Выпив сакэ, размышляю над книгой Рабле
Не думай с презреньем,
что неглубок сакадзуки:
В сэйсю зернышки перца!
(Кадзуо Ватанабэ, конец 1960-х гг., Токио, Япония)

III: На последнее четверостишие я наткнулась совершенно случайно, благодаря своей любви к востоковедению. Т.А. Шумовский, один из виднейших советских арабистов, много занимался стихотворным переводом. На мой взгляд, его переводы из Атааллаха Аррани, ширванского поэта XV века, великолепны, и хотя я не в состоянии оценить их близость к подлиннику, за стихами рубаи встает образ замечательного человека и большого поэта. Но - к Рабле: так вот, на страницах издания «Неизвестные страницы отечественного востоковедения» я нашла его статью об арабисте Иване Кузьмине. Там-то мне и попались эти четыре строки, — черновик, набросанный молодым талантливым ученым среди заметок об Абу Бакре Ибн Туфайле, испанском философе XII века…
Коль нет друзей, чем заменить вино?
Коль нет таланта, как воспеть вино?
День без любви и без вина потерян…
Коль книги нет Рабле, — чем возместить вино?
(И.П. Кузьмин, 1922 г., Петроград, Россия)