Как ни странно, уже доделала. Привожу образчик графоманского текста)
... герой следующей истории работал некогда на кладбище сторожем.
читать дальшеРодился неподалеку, мальчишкой с друзьями бегал среди могил и помнил еще, как здесь хоронили за казенный счет москвичей, погибших в Ходынской трагедии. Учиться не учился особо — родом из семьи небогатой, и денег у родителей на образование отпрыска, да и не единственного, как водилось в ту пору, не было, как впрочем и особого желания у него самого. На роду ему было написано, видно, родиться здесь, работать и опочить. Так и случилось: подрядился он сначала могильщиком, но вскоре перешел подмастерьем в мастерские, где делали камни на могилы. Имел он все шансы стать мастером, потому как рукастый и камень чувствовал, но не вышло — выбило ему глаз отлетевшим осколком, он окосел, заполучил страшные головные боли и не смог боле работать. Тут-то ему и подыскали место сторожа — самое по нему дело: тишина, кругом зелень, свежий воздух. Он, поскольку бобылем жил, перебрался в небольшую сторожку прямо к месту работы (сейчас ее уже и нету, развалилась) и, что называется, отдал работе всего себя без остатка. Никто лучше него не знал, кто где похоронен, как пройти к какой могиле. И сам он многое видел и рассказывал всем желающим, и ему многое рассказывали о жизни кладбища те, кто там работал — могильщики, мастера-резчики. Одна из самых знаменитых историй его связана с блуждающей могилой. Не той, где плачущий ангел изображен, а с могилой, которая появляется в разных местах кладбища и только по ночам, летом — памятник ничего из себя особенного не представляет, камень как камень, надпись, которая совершенно истерлась от времени, уже и не разобрать. Сам камень темный, а крест, установленный на его маковке, светится, словно из него луч света бьет. Оградка — чугунная, литая, с небольшой дверцей, которую видели всегда только открытой, как будто вышел кто-то оттуда, навестив дорогого покойника. Что за странная могила, сказать никто не мог: зла людям от нее не было, а желающих забрести на могилку, посидеть на каменной скамейке да попытаться разобрать надпись на камне так и не нашлось.
Но вернемся к нашему сторожу. Он долгое время работал на кладбище, до глубокой старости, а жил он лет до 90. Головные боли его больше не мучили, и, хотя зрение так и не восстановилось и на глазу он до самой смерти носил черную повязку, что твой пират, человек он был милейшей души — о своих подопечных мог говорить часами. Но однажды заболел и слег, то ли от старости, то ли инфекцию какую или, как в те времена говорили, инфлюэнцу, подхватил. Навестить его особо было некому, изредка только сестра младшая, которая замуж вышла да детей нарожала, кого-нибудь из своих чад к дядьке посылала — гостинец передать или там еще что. Но однажды племянник пришел к дядьке, а тот уже остыл, видно, давно помер. Впрочем, никакого дурного запаха никто не чувствовал, хотя и теплые погоды стояли, потому решили, что скончался он буквально несколько часов назад. Его похоронили здесь же, на Ваганьковском, которое он знал как свои пять пальцев. Похоронили, добрых слов наговорили, головами покачали да и забыли. На место его другого сторожа взяли. Тут-то и началось! Новый сторож однажды вечером как-то пошел проведать свой участок, не забрел ли кто, не заплутал ли (ворота на ночь запирались), и видит совершенно седого старика, бодренько шагающего меж могил и памятников. К каким-то надгробиям он наклонялся, касался их рукой, внутрь оградок заходил. Сторож окликнул старика, мол, дяденька, что это тебе тут надобно, на кладбище да на ночь глядя, а тот обернулся, сердито посмотрел на него одним зрячим глазом, но ничего не сказал, а просто вдруг взял и исчез. Перепуганный сторож бегом воротился в сторожку и не выходил оттуда всю ночь, даже до ветру. Через пару дней, когда он успокоился, подумав, что ему все это привиделось (следов-то никаких не осталось), пошел вновь в обход. И вновь та же история! Тут уж он наутро рассказал о своем видении первому попавшему в его руки слушателю, точнее слушательнице. Та, по счастью, оказалась местным завсегдатаем — у нее здесь супруг был похоронен и сын, и она частенько навещала его могилу. Она-то и признала в кладбищенском старике старого сторожа: видно, не мог он под землей без дела лежать, а душа его, и при жизни к месту этому привязанная, после смерти превратилась в местного духа-хранителя. С тех пор и бояться стало нечего — оба сторожа, старый да новый, вдвоем исполняли обязанности, поддерживая все в полном порядке. Об одноглазом старике с Ваганьковского рассказывают, что он до сих пор и заплутавшим является, помогает, и препятствует всяким варварам-вандалам, которые памятники портят.